в кои-то веки я выспалась и отдохнула! и переделала все домашние дела. даже сходила на тошнотворно-артхаусное поэто-сборище в чайную на третьей линии, где пила улун, прижимала к груди новенький стеклянный молочник, который девушки в чайном магазине называли какой-то китайской хренью, я не запомнила это слово. для меня отныне и навек это утренник молочник для изготовления пенки капуччино. и адьёс.

Порвин был мил в своей серьезности, и держался заметно лучше прочей невменяемой зелени. Володя тоже был мил и, как ни странно, позитивен. когда птенцы разлетелись, мы немного поболтали про поэзию на троих, потом стало невыносимо, и захотелось домой.

Огненноголовая Галина оказалась лет 20 от роду, и запредельно эмоциональна, как молодая бешеная заводная овчарка. любвеобильная еще. и она нутром почуяла, что в наших глазах благосклонности она не найдет. с другой стороны, чего уж там: я в 21 писала много хуже, да и комплексов дохрена было. а тут талант, да. но молодость! молодость - забавляет.

Был еще Разумов, с двумя серьгами с левом ухе, с блинно-масляным литсом и рвотной любовной лирикой. всего ужаснее было то, что в он попадал в общий стиль.

был Шестаков. да. сидел у стенки, улыбался и молчал, а после всего под ручку оттащил Порвина в сторону знакомиться. меня это согрело. очень хотелось сказать ему что-то доброе и простое, но было нечего. надо было просто подойти и это вот и сказать, но я тупишка.

нашла себе наручные часы, как только будут деньги - покупаю.
или эти или эти, еще не решила